Готова ли Россия к возвращению военных? «Контекст» от Софьи Вольяновой
Рассылка Би-би-си, 25 июля 2025
Здравствуйте, это Софья Вольянова, корреспондент Русской службы Би-би-си.
Война в Украине когда-нибудь закончится, и в Россию вернутся сотни тысяч мужчин — многие с сильнейшими психологическими травмами. Частично они возвращаются уже сейчас — среди них есть бывшие заключенные, завербованные ЧВК «Вагнер» и помилованные за участие в войне.
Что делать с людьми, привыкшими к насилию? Построена ли система, способная адаптировать их к мирной жизни и обезопасить их близких? На эти вопросы я пыталась ответить в своем тексте (вот так он откроется без VPN), главные выводы которого я перескажу в этом письме.
НЕКОМУ ЛЕЧИТЬ И НЕКОГО ЛЕЧИТЬ
Что мешает построить эффективную систему борьбы с ПТСР
Этот текст — мой второй заход на тему лечения посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Первый я написала два года назад для издания «Холод» (объявлено в России «иноагентом»). Тогда главным героем был ветеран первой чеченской, который рассказывал о своем опыте лечения в России. Открыто выступив против вторжения в Украину в 2022 году, он сейчас живет в эмиграции.
В этот раз мне стало интересно узнать, что о лечении участников войны думают сами психологи. Тем более что чиновники регулярно говорят о том, что специалистов критически не хватает. В Совете по правам человека вообще сказали, что если не улучшить качество психпомощи (его назвали низким), то посыпятся и остальные меры поддержки.
Власти если не бьют тревогу, то уж точно обеспокоены ситуацией. Переживать есть из-за чего: с 2023 года с войны приходят бывшие заключенные, которых активно вербовала сперва ЧВК «Вагнер», а потом и Минобороны. Вернувшись, они совершали новые преступления, включая убийства.
Если раньше они служили полгода, то сейчас, как и контрактники с мобилизованными, они будут воевать до окончания так называемой «спецоперации». Но что будет, когда они всем скопом возвратятся в родные города?
Прогнозы неутешительные: в институте МВД недавно анализировали преступность с начала войны и пришли к выводу, что в случае заключенных рецидив неизбежен (подробнее об этом можно почитать здесь). Но и военные, которые не были в колониях, тоже будут склонны к насилию, и жертвами, скорее всего, станут их близкие.
Предотвратить это можно, если учить психологов, которые смогут оказывать квалифицированную помощь.
Что-то ведь делается? Технически — да. Во-первых, c лета 2023 года в российских городах начали открывать кабинеты медико-психологического консультирования (КМПК), где участников войны и их родственников принимают без очереди.
Во-вторых, есть фонд «Защитники Отечества», которым заправляет предполагаемая родственница Владимира Путина Анна Цивилева, там психологи тоже есть.
Но по факту в фонде психологов не хватает, и не все поликлиники могут позволить себе открыть ставку специалиста кабинета.
Однако главная проблема все же в том, что сами военные не хотят идти к психологам: ни в государственные учреждения, ни в волонтерские проекты, а уж о платных консультациях и говорить не приходится.
Героиня моего текста Яна (мы изменили имя для ее безопасности) работает в КМПК в городе-миллионнике. К ней за полтора года ее работы направили 17 военных, но ни один на прием так и не пришел.
А Татьяна, которая год была психологом-волонтером в НКО, рассказала, что военные не доверяют специалистам и уверены, что их не поймут. Вместо того, чтобы ходить на сессии, они уходили в запой.
Психологи, с которыми я говорила, считают, что лечение должно стать добровольно-принудительным. То есть консультации должны стать не опциональными, а обязательными.
Как это сделать и будет ли вообще от этого принуждения какой-то прок, вопрос открытый. Тем более что неизбежные сессии с психологом легко могут стать инструментом наказания и подавления, а не эффективной реабилитации.
ОБУЧИ СЕБЯ САМ
Психологи сами понимают, что им не хватает знаний
В мае этого года партия «Новые люди» предложила запустить федеральную программу дообучения специалистов «по работе с вернувшимися с СВО» — на базе Минздрава и с акцентом на практику.
Кажется, это неплохая идея, потому что психологи говорят о том, что они в процессе учатся работать с боевым ПТСР: сами ищут и проходят платные курсы и ездят для этого в другие города. Но, как верно заметила одна из героинь текста, не все могут себе это позволить, и в итоге кто-то вообще учится по книгам и пособиям.
Психолог Тамара (ее имя мы тоже изменили в целях безопасности) говорит, что хотя и прошла дополнительное обучение, все равно поняла, что с военными работать не готова, потому то раньше опыта общения с ними у нее не было и понять она их не сможет.
Играет свою роль и страх, особенно это касается психологов с антивоенной позицией. Сейчас, когда культура доносов стала обыденной и даже социально поощряемой, специалисты опасаются взаимодействовать со сторонниками войны.
Впрочем, верно и обратное. Сотрудница КМПК Яна рассказала, что иногда ее пациенты замолкали и следили за ее реакцией после того, как говорили что-то о войне. Не потому что хотели уличить ее, а потому что боялись сами, но от этого все равно было жутко.
Госдума пытается принять хоть какой-то закон о регулировании психологической деятельности, но все безуспешно: о попытках сделать это в 2022 году можно почитать по этой ссылке.
Конечно, есть случаи, когда психологи успешно помогают военным, а те, в свою очередь, не пропадают и продолжают ходить к специалистам.
Но кажется, что для того, чтобы все сработало, нужно преодолеть череду препятствий. Мне просто хочется верить, что постепенно этих препятствий станет меньше.
